Вторник, 28.07.2020, 22:59
С.н.с. лаборатории инновационной экономики Института Гайдара Степан Земцов в интервью радио «Sputnik» ответил на интересующие вопросы редакции о том, какие сферы бизнеса пострадали за период коронакризиса и сколько времени потребуется для их восстановления.
– Степан Петрович, анализируя статистику Росстата по крупным предприятиям, их убытки за последние 5 месяцев увеличились в 3–5 раз. Как вы считаете, стоит ли ждать банкротства этих больших игроков рынка или все-таки это коснется малый и средний бизнес?
– Здесь нужно понимать, что статистика дана прежде всего по крупным и средним предприятиям. А это, в основном, все наши ведущие компании: нефтегазовые, транспортные. Многие их них, тот же РЖД, за время простоя потеряли рынки и доходы. Однако это не показатель всей экономики, для некоторых малых и средних предприятий отдельных регионов ситуация ещё хуже. На мой взгляд, трудно представить, чтобы известные крупные предприятия стали банкротами, например, РЖД или Газпром. В антикризисном плане заложены соответствующие средства на поддержку системообразующих предприятий. С этой точки зрения крупнейшие предприятия, мы это видели в кризис 2015–2016 гг., поддерживаются государством во избежание банкротства.
– Как вы думаете, системообразующие предприятия станут локомотивом роста? Зачем их поддерживать?
– По-разному. Надо смотреть по каждой компании и отрасли отдельно. Например, по нефтянке и газу ситуация очень сложная и на мировом рынке тоже. Мы все знаем проблемы, связанные с Саудовской Аравией, с падением цен на нефть. Но потребление объективно снижается. В Европейском союзе за период коронакризиса выработка энергии на альтернативных источниках превысила генерацию традиционных источников. С этой точки зрения мы постепенно теряем наш основной рынок сбыта для газа и нефти. Возникает вопрос: что мы дальше будем делать? Тот же Газпром, например, проводит политику по диверсификации – переводу автомобилей, которые ездят на бензине, на газ. Государство будет субсидировать в ближайшие годы переход на газомоторное топливо.
– Государство субсидирует, а газ будет таким же дорогим, как бензин, когда переведут на газомоторное топливо?
– Там по-разному ценообразование происходит. Нужно смотреть. Для зарубежных коллег есть долгосрочные контракты, на внутреннем рынке – частично субсидируется цена на газ. Нужно также смотреть и по регионам: у нас есть регионы, где газ в пересчете на условное топливо получается выгоднее, чем нефть, но далеко не везде. В большинстве регионов существует монополия на газ, не так много крупных независимых производителей, тогда как по нефти есть какая-то конкуренция. Поэтому по каждому сектору нужно анализировать. Например, РЖД уже много лет твердят о том, что Россия имеет крупный транзитный потенциал – перевалка грузов из Китая в Евросоюз. Если удастся трансформировать, модернизировать железнодорожную инфраструктуру, то вполне можно добиться очевидных плюсов. Поэтому необходимо анализировать по каждому предприятию отдельно, какие есть перспективы.
– Что у России большой потенциал, как у железнодорожной державы, я это уже лет 30 слышу. Как вы думаете, коронакризис подтолкнет Россию к тому, чтобы наконец-то модернизировать железные дороги, для того чтобы грузы шли в большем объеме из Китая в Евросоюз через Россию?
– Это большие деньги, интересы и очень крупные инвестиции. Несомненно присутствуют политические риски, много заинтересованных игроков, и действительно очень сложно. Я бы не сказал, что за 30 лет мы ничего не достигли, например, контейнерные перевозки практически с нуля развивались. Но есть узкие места, проблемы с инфраструктурой – это большие денежные вложения. Очевидно, что железная дорога – это огромные затраты. Присутствуют определенные политические риски, на которые мы до сегодняшнего дня пойти не могли. Некоторые специалисты предлагают идею, чтобы китайцы построили дорогу на свои деньги и сами ее эксплуатировали, и прибыль получали, и налоги платили. Пока мы были к этому не готовы, но все экономические изменения за последний период – цены на нефть и основные экспортные товары, возможно, подтолкнут нас к более рискованной внешнеэкономической политике.
– Если мы вернемся к убыткам, как вы считаете, в какой точке мы сейчас находимся? Насколько компании могут планировать свою деятельность? Что мы увидим в отчете Росстата через следующие 5 месяцев?
– Я боюсь, что ситуация будет по-прежнему очень сложной. У нас ежегодно 25% предприятий – убыточные. В этом году это количество возросло до 36%. Все этого ожидали, был большой простой у транспортников, авиационщиков, у добывающих предприятий, проблемы со спросом и т.д. Предполагаю, в следующий квартал мы пройдем в таком же минусе. То, что мы наблюдаем – это кризис не на один год.
– А у нас есть ощущение, что мы потихонечку из этого выбираемся или замерли в этой точке?
– Мы постепенно снимаем ограничения, больше трети регионов перевели в рабочий режим практически все предприятия, но мы пока прошли только половину пути. Постепенно открываются регионы, разрешается работа предприятиям малого и среднего бизнеса, и, конечно, будет определенный восстановительный рост. Однако многие предприятия (больше 20%, по данным онлайн-касс) свою работу после снятия ограничений не возобновили. Это связано со многими факторами. Кстати, возможно, они просто перешли в неформальный сектор экономики: скрываются от налогообложения, от государства, но в каком-то виде они ведут свою деятельность. Будет увеличиваться теневая занятость, объем так называемой серой экономики, за счет нее частично будет происходить восстановление. Но пока мы не прошли эту точку и не вернулись туда, где были до марта 2020 г.